Гротеск - Страница 73

С самого детства Юрико издевалась надо мной, подкалывая тем, что мы с ней совершенно разные. Что, не верите? Потому что она красивая? Чушь! Вид у нее, может, и ангельский, но язвительности и злобы в десять раз больше, чем во мне. Ей доставляло удовольствие меня подковыривать: «Интересно, а где твой папаша? На нашего-то ты совсем не похожа». Это было ее последнее оружие. Не все же можно говорить, даже в детской ссоре. Когда не хватало аргументов, Юрико обязательно пускала его в ход. Таких, как она, еще поискать. Настоящая дьяволица. Правда.

Из-за Юрико я и сообразила, что мой отец не швейцарец, а кто-то другой. Сестра не походила ни на мать, ни на отца, но из-за явной смеси азиатских и европейских черт сразу было видно, что она полукровка. И с головой у нее было неважно, как у обоих родителей. Я тоже ни на кого не похожа, зато, в отличие от Юрико, у меня типично азиатское лицо. И мозги работают нормально. Откуда же я взялась? Я задаю себе этот вопрос с тех пор, как стала более-менее соображать, — и не нахожу на него ответа. Кто мой отец?

Как-то на уроке естествознания мне показалось, что я наконец поняла, в чем дело. Я продукт неожиданной мутации. Однако очень скоро волшебная эйфория от того, что ответ нашелся, рассеялась. Куда более вероятно, что мутант — Юрико с ее чудовищной красотой. А это было для меня равносильно поражению. Ответа на мучивший меня вопрос я так и не получила. Нет его и сейчас. После возвращения Юрико из Швейцарии сомнения вернулись ко мне. Так что по большому счету мне было наплевать на Кадзуэ — подумаешь, влюбилась! — и на суету, которую она подняла из-за этого.

Деда дома не оказалось — видимо, отправился куда-нибудь на вечеринку. На ужин он ничего не приготовил, пришлось самой заняться этим делом. Я промыла рис, достала из холодильника соевый творог и приготовила мисо. Больше ничего не нашла. Я понадеялась на деда — может, что-нибудь купит. Но время шло, а он все не возвращался. Наконец скрипнула входная дверь. На часах было почти десять.

— Что ты так поздно?

— Ой-ой! — Дед дурашливо втянул голову в плечи, как ребенок, которого отчитывали родители.

Ого! Дед вроде как вырос. Выйдя в прихожую, я увидела, как он снимает симпатичные коричневые ботинки, которых я раньше у него не видела. К моему удивлению, у них были высокие каблуки, как у женских туфель.

— Ты где их взял?

— Хе-хе! Это ботинки с секретом.

— И где же такие продают?

— Что? Хороши?

Дед смущенно почесал в затылке. От него на километр несло бриолином. Дед любил щегольнуть и даже дома всегда мазался этой дрянью, но в тот вечер явно перестарался — выдавил на голову вдвое больше обычного. Стараясь не принюхиваться, я оглядела его. На нем был незнакомый коричневый пиджак не его размера и голубая рубашка. Я сразу поняла, что он позаимствовал ее у приятеля-охранника. Вспомнила, как тот хвастался перед дедом обновой. Да и по тому, как манжеты рубашки высовывались из рукавов пиджака, было видно, что рубашка не его. На груди у деда красовался кричащий серебристый галстук.

— Я поздно. Ты голодная, наверное, — проговорил дед, вручая мне какую-то коробочку.

Он был в хорошем настроении. От аппетитного аромата жареного угря, к которому примешивался запах бриолина, у меня закружилась голова. Заляпанная соусом коробочка еще дышала влажным теплом. Взяв ее обеими руками, я молча глядела на деда. С ним явно что-то происходит. Жульничество с бонсаем он вроде бросил и вдруг начал покупать себе вещи, одну за другой. Откуда у него деньги?

Прервав молчание, я спросила:

— Дед, у тебя что — новый костюм?

— Да вот купил… на станции, в универмаге «Накая», — ответил он, поглаживая ткань. — Великоват немного, зато я в нем — как плейбой. Ты же знаешь, я люблю пофорсить. И еще галстук посоветовали. Сказали, к такому костюму серебристый подходит. Погляди-ка — материал с рисунком вроде змеиной чешуи. И на свету переливается. А за ботинками я ходил в «Китамура», тоже на станции, на той стороне. Ростом-то я подкачал, а всегда мечтал смотреть на других сверху вниз. Накупил всякого, потратился, но потом решил: «Хватит!» Рубашку взял у соседа напрокат. Подходит к пиджаку, правда? Цвет? Вообще-то хорошо бы с настоящими запонками. Обязательно куплю с запонками, если попадется. Вот хочу, и все!

Дед с сожалением посмотрел на манжеты. Они действительно торчали наружу почти до кончиков пальцев, чересчур красивых для мужчины. Показав на коробку с едой, я осведомилась:

— А угорь откуда? Кто-то подарил?

— Угорь? Налегай. Ешь на здоровье. Я купил побольше, чтобы завтра можно было в школу взять.

— Я спросила, кто тебе подарил.

— Что значит — кто? Сам купил. Оставалась кое-какая мелочь, — сердито ответил дед. Он наконец почувствовал, что я на него злюсь, но обострять не стал — знал: только хуже будет.

— В бар ходил, к матери Мицуру?

— Ходил. А что — нельзя?

— И вчера тоже. У тебя денег много?

Дед отворил скрипучую дверь на балкон, чтобы посмотреть на свой карликовый сад, который он забыл занести в квартиру, но заниматься им не стал, а рассеянно подставил лицо осеннему вечернему ветру. С недобрым предчувствием я тоже выглянула на балкон. Точно! Двух или трех горшков с бонсаем не хватало.

— Дед, ты что, бонсай продал?

Не отвечая, он поднял большой горшок с черной сосной, ласково потерся щекой об острые иголки.

— Продавать завтра потащишь?

— Эту? Ни за что! Я лучше умру. Ну, может, за тридцать миллионов «Саду долголетия» и уступил бы. И то не знаю.

В памяти всплыло лицо старичка инспектора из «Сада долголетия». «А может, мне этим заняться? Мне-то побольше дадут», — мелькнуло в голове, хотя, конечно, дед назвал несусветную цену. Но дашь ему волю — все его деревья уплывут одно за другим, он все спустит через «Сад долголетия» и «Блю ривер». И мы окажемся на мели. Занервничаешь тут.